«Коллекционер».
Ужасная книга. Потрясающая книга.
Книги Джона Фаулза вызывают непреодолимое желание лично добраться
до всех тех первоисточников, на которые ссылается автор. И это несмотря на то,
что по количеству этих ссылок Фаулзу просто нет равных.
Язык «Коллекционера» – это то, что оживляет книгу,
придавая описываемым событиям форму, вкус, цвет и запах, всячески сужая и раздвигая
рамки мира, предоставляемого читателю. Это то, что делает этот роман настоящим
Произведением Искусства.
В тот момент, когда я
приступала к чтению, мне повезло не знать, ни о чем данная книга, ни ее
структуру. Первая часть книги, написанная от лица Калибана, была для меня лишь отдаленно-ужасной,
и я пыталась понять, а что бы делала я на месте Миранды? Что бы я делала, если
бы меня заперли в золотой клетке, при этом целиком и полностью отрезав от
внешнего мира, оставив без дневного света и свежего воздуха, из всего живого
оставив человеческое чудовище и книги, чтоб не сойти с ума? Да, я читала эту историю от лица похитителя и
думала лишь о том, что именно бы со
мной стало.
Наличие повествования
от лица Миранды в виде дневника стало для меня неожиданностью, а сам дневник, в
последующем, – настоящим потрясением. Я словно получила ответы на свои вопросы,
возникшие в первой части. Некоторые абзацы я перечитывала снова и снова, силясь
поверить в то, что эти строчки, жившие где-то во мне, действительно здесь, в этих
печатных символах. Читая последние строки дневника Миранды, сидя в маршрутке, я
просто не могла сдержать слез.
Сама ситуация – рекурсивно-символичная,
ужасная, – является лишь абстрактным и гипертрофированным примером того, как
разнообразен мир. И Калибан олицетворяет
собой большую его часть. Современные люди… нет, я не могу назвать их плохими,
или оскорбить их, обвинив в полном отсутствии эмоций. Мне кажется, что основная
проблема в том, что большинство людей чисто-начисто лишено сопереживания: читая
книги (если читая!) или просматривая киноленту, они даже не пытаются обнаружить
моральные аспекты проблемы, саму проблему
и просто следят за развитием сюжета,
как сторонний наблюдатель. Развлечение. Люди, которые не пытаются поставить
себя на место другого человека. Люди, которые никогда не проводят параллели с
собственной жизнью.
Нет сопереживания. Нет
единства душ.
Но и единство душ им
тоже не интересно. Заслышав об этом, они называют это ерундой, глупостями,
романтическим бредом. Так, как будто может быть что-то важнее внутреннего мира
человека, к которому обращен твой взор.
И пусть, как и
Миранда, я понимаю, что вряд ли абсолютное взаимопонимание друг друга ведет к
такому же абсолютному счастью (скорее, наоборот) – но это страдание, это
сострадание и взаимопожертвование наполняет жизнь смыслом. Что-то, разделенное не с целым миром,
но на двоих. Недоступное извне, не имеющее цены.
Зачем, зачем
коллекционировать вещи\любовников\знания и умения, как самоцель? Не чувствуя, не вкладывая, не
созидая – как? Я не умею так. Я не знаю даже, как это. Практически все, что я
делаю, дает мне ощущение того, что я еще жива, того, что безумный в своем
равнодушии Калибан не закопал меня в своем саду.
Я словно прожила короткую
жизнь Миранды. И вернувшись к своей, я знаю, что хочу в ней изменить.
P.S. Цитаты.
[о Калибане]
«…И я вдруг осознала, как печальна жизнь, которую он ведет. […]
Почувствовала тяжкую, тупую, всепоглощающую безнадежность такой жизни. Словно
люди на рисунках Генри Мура, в темных туннелях метро, во время немецкой
бомбежки. Им не надо видеть; чувствовать; танцевать; рисовать; плакать, слушая
музыку; ощущать мир вокруг и западный ветер… им не дано быть в истинном смысле
этого слова.
Всего три
слова. Я люблю вас. Они прозвучали так безнадежно. Будто он сказал: «Я болен
раком». Вот и вся его сказка».
[о Калибане]
“Я — один из экземпляров коллекции. И когда пытаюсь
трепыхать крылышками, чтобы выбиться из ряда вон, он испытывает ко мне
глубочайшую ненависть. Надо быть мертвой, наколотой на булавку, всегда
одинаковой, всегда красивой, радующей глаз. Он понимает, что отчасти моя
красота — результат того, что я — живая. Но по-настоящему живая я ему не нужна.
Я должна быть живой, но как бы мертвой. Сегодня я почувствовала это особенно
ясно. То, что я — живая, не всегда одна и та же, думаю не так, как он, бываю в
дурном настроении — все это начинает его раздражать”.
[воспоминания Миранды о Ч.В.]
“— Ну, можно, я все-таки лягу спать? — Очень мягко, чуть-чуть
подсмеиваясь надо мной, спуская меня с небес на грешную землю. И я ушла.
По-моему, мы ничего больше не сказали друг другу. Не помню. Он улыбался этой
своей едва заметной суховатой улыбкой. Видел, что я растрогана.
Был
предельно деликатен. А я согласилась бы остаться с ним в ту ночь. Если бы он
попросил. Если бы подошел ко мне и поцеловал.
Не ради
него. Просто чтобы почувствовать, что я — живу”.
[о «новых»]
«Все делается массово. Масс-культура. Масс-все-на-свете.»
[о Калибане]
«Последнее, что я сказала ему: «Мы не можем остаться чужими. Мы
были обнаженными друг перед другом».
И тем не
менее — мы чужие.»